Кубанский №2
Писатель февраль 2010
Ежемесячная литературно-просветительская газета Краснодарского краевого
Авторский лист
НИКОЛАЙ ИВЕНШЕВ
Любить пересмешника?
Сумерки литературы
Известен факт, маркиз де Сад за пропаганду своих раскрепощенных «сексуальных» действий сидел в тюрьме. Пришедший к власти Наполеон освободил его из узилища. Благодарный маркиз, не все человеческое было ему чуждо, прислал императору несколько томов своих сочинений.Недаром современные историки сравнивают Сталина и Бонапарта. Оба они читали книги. Наполеон полистал «Жюстину» де Сада и тут же распорядился опять запереть растлителя.
К спору о введении ЕГЭ в школу это имеет самое непосредственное отношение.
Как бы это не грустно было утверждать, но нормальная литература становится «сантиментом», вздором и пустячным пустячком.
После событий, случившихся с миром в девятнадцатом, двадцатом, двадцать первом веке уже не стало жалко той пушкинской собачки, которую дворовый мужик спас, вынося изо огня. И «Муму» И.С. Тургенева изучать, увы, уже не стоит, потому что учитель словесности будет выглядеть посмешищем. Что Муму. Сейчас вот слышал по краснодарскому краевому радио, что поймали преступницу, родившую и тут же выкинувшую на помойку младенца. Младенец умер. А матушке грозит пять лет лишения свободы.
Голос, передававший это ужасное событие, был беспристрастным, будто говорилось о низкой облачности.
Экзамены методом тестирования, конечно же, убивают живое слово, эмоцию, мысль. Все, что в человеке и в литературе зовется душой.
Смешны душевные терзания Анны Карениной, Вронского, обманутого мужа, пятнадцатилетней ученицы, гораздо ведь важнее помнить, что конягу Вронского звали «Фру-Фру».
Дорогу к единому госэгзамену проторили давно в телевизионном окне. «Поле чудес» вполне реально перешло в школьную и университетскую жизнь.
«Изъять музыку математикой» – вот что хотят современные деятели образования. И я, и окружающие меня люди, не могут понять кому и для чего это надо.
Заразившись тестовой системой мышления, бинарным принципом выбора, я провел своеобразный опрос: «Останетесь ли вы довольными, если некий уличный разбойник будет вас оскорблять самыми последними словами».На этот ответ все ответили «Нет».Более того сказали, что позовут дядю Степу милиционера.
Но вот многотысячным тиражом в библиотеки, в глубинку, поступили сочинения все того же В.Сорокина, где на каждой странице нас, людей, обзывают самыми последними словами и ведь никто не зовет дядю Степу.
Раз вышла книжка, этакая красивая, цвета металлик и называется «Сердца четырех», как у романтика Дж. Лондона, значит это кому-то нужно. Значит, кому-то нужно зажигать звезду Сорокина. И он непобедим.
Почитатели этого виртуоза от литературы могут меня обвинить в провинциализме. Я, мол, здесь в кубанских плавнях ни бельмеса не понимаю: Сорокин – пересмешник. Он таким образом борется с пошлостью, с человеческой глупостью, со штампами и суррогатами нашей теперешней жизни.
Хоть режьте, я не могу себе представить действие, описанное в романе В. Сорокина, когда четверо смельчаков кладут под пресс мать главного героя, выжимают из нее все соки, сцеживают в канистру и называют все это «жидкой мамой».
Когда я дал почитать книжку своему знакомому С. Базалуку, он мне тут же ее вернул, сказав, что сковородки в аду плачут по В. Сорокину.
Но это вернул взрослый, воспитанный на нормальной литературе журналист, а школьник, который посмотрев фильм «Сердца четырех» потянется к этому продолжению…
В. Сорокиным наполняются не только библиотеки, а и книжные магазины. Только что я увидел собрание его сочинений, в центре которого стоит – «Норма». Говорить о Сорокине стало не в моде. Так это ему же и на руку. Ну ладно!
Электроника, компьютеризация проникает в школы. Парты еще старинные, «брежневские», а «пентиумы» новые. И что же предлагает электроника в курсе литературы. А в курсе литературы она предлагает сказку актера Л. Филатова «Любовь к трем апельсинам».
Конечно, Леонид Филатов, не Владимир Сорокин. И все же в драматическом этом тексте горохом рассыпаны «мастурбация», «яйца» и прочие ядрёные словечки современного лексикона.
Вы скажете ирония? Но она понятна только для высокоинтеллектуальных дядей и тёть. Для подростков с нашим русским менталитетом это всё материал для смеха.
И для краски стыда на учительском лице.
Не так давно я заглянув в детскую библиотеку, отчаявшись найти нормальное чтение во«взрослой».
Бог мой! «Каштанки» нет. Давно не выпускают. «Тема с жучкой»?Что вы?... Никогда этого читать не будут.
Вот шкаф литературы для девочек – романы! Сестры Воробей. Да, да, именно романы, чтобы поскорее юные леди находили свое место в жизни, мечтая о виллах и Кадиллаках.
В другом шкафу – криминальное чтиво. Действующие лица –школьники. И воры, и полицейские– учащиеся старших классов.
А ведь не так давно читали другое.
Когда я писал документальную книжку о Афганской войне«Заслон», мне посчастливилось встретиться с мамой погибшего от ран и болезни, полученной в Афгане, Димы Милеева.
Наталья Васильевна Милеева рассказывала: «В Димином детстве мы читали вслух Маргариту Алигер, поэму «Зоя», Маяковского, Юрия Полякова «Сто дней до приказа». Там о дедовщине. Нонадо же, Дима пошел служить в армию охотно Видно и эта книга повлияла. Что ж, верно высказывание:«Книги выстраивают судьбы». От Книжки Харпера Ли «Убить пересмешника» до современных пересмешников, настоящих не так уж далеко. И полвека не будет. Но ведь как изменилось время, как оно корёжит судьбы. Еще В.В. Розанов заметил, что книги влияют на жизнь. И указывал, что при Гоголе Собакевичей, Коробочек, Держиморд, было в помещичьей среде раз-два и обчёлся. А вот появились «Мертвые души» и их стало гораздо больше. Мнение дискуссионное. И все же…Я помню, как бабушка топила баню, а я носил из речки ведра с водой, чтобы заправить бак. И у мостка, на отмели, увидел стайку рыб, боязливо тыкающуюся вречной ил. И так мне стало боязно за эту тонкую, нежную рыбёшку. И бабушку свою стало жалко. Баба Дуня изработалась в колхозе, босиком на ферму коров доить бегала. Зимой, босая. И я помню эту плотву на солнышке всю жизнь. Столько времени прошло, а плотву помню. Русская литература, та самая плотва и есть, она учит относиться друг к другу с нежностью и пониманием. Не надо её глушить динамитом, а то и из этих учёных особ, посылающих в библиотеки духовного террориста Сорокина да полосующих литературу, как заячий тулуп, на куски, сделают«жидкую…» Ну, да понятно что…Догадайтесь, используя бинарный принцип.
Ст. Полтавская
Хуторская Лолита
Ленусику было пятьдесят лет. Она была учительницей биологии. И твердо знала, что «рефлекс – это реакция организма в ответ на полученное раздражение».Ленусик подошла к нему сзади и положила прохладную ладонь сначала на плечо, потом на руку. Огоньки в тёмном окне вздрогнули.
Его звали Петр Иванович, а за глаза называли Приставкой. Он был учителем русского языка и литературы. Но в личной жизни Пётр Иванович Клюев звался «Ивановичем». Все потому что слово «Пётр» почти такое же мощное как «Трактор». И оно не подходило к тщедушной фигуре словесника.
Ленусик уронила руку и громко вздохнула:
– Не печалуйся, Иванович.
«Печалуйся», так пел Булат Окуджава в те времена, когда Ленусика называли по моде тех лет «Ле».
Он дёрнул плечом, показывая этим жестом, что не хочет сочувствия.
– Как знаешь, – обиженно среагировала жена и ушла на кухню пить чай.
Мерцание за окном прекратилось.
«Зачем я так?! – подумал Клюев, – Уже обидел. Прав Толстой, мы обижаем самых родных».
Старый учитель тряхнул головой, сбивая неловкость от случившегося пустяка и опять твердо уперся лбом в оконное стекло. «Печаловаться» было о чём. И Ленусик, конечно же, знала. Сегодня после уроков его вызвала к себе директрисса, молодая, роскошная, прогрессивистка. И всплескивая холёными руками, стала говорить о развязности современной молодежи. И так она это говорила, что казалось приветствовала эту самую «разнузданную, молодую прыть». Но вскоре Полина Михайловна перешла на телеграфный стиль. Красивое лицо ее сморщилось и стало желтым, как у покойницы.
– У нас неприятности, Петрррр Иваныч. Лола Кузьменко, – глубокий вздох, – Беррременна! Так-то Петррр Иванович! Её ср-ррр-рочно надо пер-рррр-ревести в вечер-ррр-рнюю! Иначе, Петррр Иваныч, всем трр-руба! Все мы будем ниже плинтуса. «Тррртррр, тррр-тррр».
Полина Михайловна не открывала Аме-рики. Старый учитель знал всё в деталях. Эта Лола Кузьменко жила одна. Абсолютно одна. Не в счет, что рядом крутились отец с матерью. Они, как бы выразилась охочая до народных слов, директриса, крепко калдырили. Зачем же она его вызывала?..
Постепенно Лицо у Полины Михайловны приобрело нормальный оттенок. Симпатично улыбаясь, она всплеснула ладошками:
– Посадят!
– Меня?... За что?.. – Он не испугался, нет.
Руководительница просияла:
– Его, гммм, посадят того, кто выстругал ребенка! Мужики-дураки. Повёл Лолу, нашу… вашу Лолу в ЗАГС. Но это ведь педофилия, сразу статья, уголовный кодекс. И на него завели дело – совращение… Гмм.
Она облизала нижнюю губу.
– Позвольте, Полина Михайловна, но ведь он хотел вытащить девчонку из пьяной трясины. Она не-на-ви-дела родителей. Ясно?
– Но ведь не таким образом… У нас в районе шестнадцать беременных за партами. И им замуж втерпеж…Идите!...Думайте. И сейчас Петр Иванович Клюев тёр свой лоб тёмным стеклом, как ластиком, и думал. Он глядел в темь, где плескались какие-то рваные тени, и никак не мог свести концы с началами.
– Но ведь этот биологический отец поступил честно… Ммм…Вот ведь как обернулось…Ммм…
Учитель знал того молодого мужчину, приезжавшего на хутор в дорогой машине. Модный пиджачок, светлая рубашка, галстук в тон…Как он машину не пачкал на хуторской дороге, загадка. У этого Вадика, Вадима Андреевича и улыбка была чистой. А мог ведь легко отказаться. «Ммм!» Учитель сморщился, как от зубной боли…Надо срочно пойти и объяснить всё прокурору. Сказать так: «В связи с теперешним воспитанием скоро в пятом классе уже начнут заниматься… Гммм…И что прокурор? Он – машина. Буква Закона.
Клюев опять тряхнул головой. С чего начал, тем и закончил. По молодости по распределению Клюев работал русоведом в степном Дагестане, недалеко от Кизляра. И его ученица, семиклассница Патимат Магомедова, была украдена. Её умыкнули в горы…От жёстких разборок в кизлярском роно его спасла только армия. Ушел служить солдатом. А теперь? Теперь то его не тронут. Другое время…Но… Душу все равно ела какая-то хлорка. Что мы с молодежью делаем?!.. Мы. Мы. Мы!!!
Ленусик, Ле, Елена Степановна попила чаю, вернулась к мужу и опять положила ладонь на его руку, слегка погладив пальцем: «Не печалуйся!»
Он повернулся к жене и виновато улыбнулся.
– Ты, Иваныч, не мучайся. Не бери в голову. У молодых гормоны играют. Плюнь, выпей чайку с мятой. Не посадят этого хлюста в лакированных туфлях.
– Но он ведь хотел вытащить девку… Из трясины…
– Заладит! Поймут, поймут. Не посадят…,
– Жена вздохнула, – Я почему-то ей завидую, Лолите этой хуторской.
– А другие?... Кто других возьмёт? С детьми?
– Не болтай глупости, Иваныч, ты не Индира Ганди…
– Причем здесь Индира?
– При том. Айда в люлю, Иваныч. Я, между прочем, твоя биологическая жена. « Рефлекс – это…»
И Пётр Иванович, в школьной жизни его звали Приставкой, тихо побрёл за женой. В доме у них было тихо. Дочери Оля и Маша давно жили в городе. Плечо Ленусика, почти чужое плечо, как всегда было гладким, намазанным какой-то импортной бякой.
– У тебя что – своих забот мало? У тебя что: жены нет?.. Зачем ты, зачем одобряешь преступника, они фильмов насмотрятся… Сам собой займись, собой займись. Мы то, мы сами, почти старики. Мы то… Собой…
Язык её плутал. Выключатель находился над изголовьем. Он щёлкнул светом.
На щеках Ле, так по-хемингуэевски он звал свою жену в молодости, блестели капли. Давно она не плакала. И давно всем поясняла она, что это глупый рефлекс, докучливый атавизм.