Чтобы красоту создать, надо самому быть чистым душой. М.И. Глинка

Кубанский №8 (51)

Писатель август 2011

Ежемесячная литературно-просветительская газета Краснодарского краевого

Выходит с 23 мая 2008 года

 ОБНОВЛЕН 1 СЕНТЯБРЯ 2011
О СоюзеГазета «Кубанский писатель»Биографии писателейСписок писателейПолемика

Памяти товарища

Кубанская культура понесла большую утрату. На 72 году после тяжелой продолжительной болезни 13 августа 2011 года ушел из жизни Крикор Саакович Мазлумян, заслуженный деятель культуры России, поэт, член Союза писателей России, Союза писателей Армении, автор многих поэтических сборников, изданных на Кубани, в Москве и Армении.

Крикор Саакович родился в хуторе Островская Щель Туапсинского района. Он выпускник историко-филологического факультета Армавирского пединститута, высших режиссерских курсов Министерства культуры РСФСР. Работал в Дагестане учителем немецкого языка, затем директором школы на станции Навагинской.

С 1971 года он возглавлял управление культуры Лазаревского района города Сочи. Своим главным делом жизни Крикор Саакович считал созданный им Лазаревский центр национальных культур, куда входят ныне русский, адыгейский, армянский, казачий, украинский, греческий и белорусский центры. Хоровые и танцевальные коллективы учреждения известны не только в России, но и за рубежом. И в этом огромная заслуга Крикора Мазлумяна. Он был на трудовом посту до последних дней.

В поэтическом творчестве Крикор Мазлумян воспевал свою Родину. В «Песне об Амшене» он обожествляет землю своих предков. Многие свои стихи он посвятил России, и предстает в своем творчестве, как русский гражданин и патриот. И, конечно же, поэт благодарит Армению, в его страстном голосе соединялись радость, свет и боль утрат, так характерная для армянских поэтов. Поэтому Мазлумяна критики определяли и «горячим», и «мужественным» поэтом. В его поэтическом наследии стихи о любви, о поэзии, философские стихи.

Кубанские писатели выражают глубокие соболезнования семье и близким покойного. Мы скорбим в связи с кончиной собрата по перу, талантливого, доброго и очень светлого человека. Память о нем навсегда останется в наших сердцах.

Правление Краснодарского регионального отделения СПР

 

Панорама

Под «Парусом» - в Анапу

Семинарские занятия и мастер-классы прошли в литературном объединении города Анапы «Парус». По приглашению анапчан руководителями семинара стали Секретарь правления Союза писателей России по связям с регионами, прозаик, поэт, публицист В. Дворцов, (Москва), руководитель краевой писательской организации, прозаик С. Макарова и член правления КРО СП России, поэт Л. Мирошникова (Краснодар).

Анапские литераторы представили на суд гостей стихи и рассказы, достойные профессионального разбора и обсуждения. Что и было отмечено. «Наша встреча проходит в рамках подготовки краевого семинара начинающих литераторов, его проведение намечено на конец этого года, – сказала в своем выступлении С. Макарова, – и мы уверенно и с большой радостью можем заявить, что Анапа богата талантами. И обязательно анапчане должны быть представлены в Краснодаре».

В числе лучших, а значит кандидатов для участия в краевом семинаре, названы М. Казаковцева, О. Хомич и Н. Петкова.

От имени Союза писателей России гости выразили благодарность главе Анапы Т. Евсиковой, начальнику управления культуры О.Казаковой, директору МУК ЦК «Родина» Н. Березенко, директор МУК «Анапской ЦБС» Г. Павловлй. Отметили подвижническую работу руководителя литературного объединения «Парус», поэта Н. Казаниной.

 

Кубань и Дон у «Родника»

В Тихорецке в литературном объединении «Родник» прошла встреча донских и кубанских литераторов. В ней приняли участие и.о. председателя Ростовского отделения Союза писателей России А. Береговой, поэты из Ростова-на-Дону И. Сазонова, К. Павленко, критик Л. Малюкова, поэт В. Чеботников из Новочеркаска, прозаик Людмила и поэт Владимир Хлыстовы из Таганрога, поэты А. Глазунов и О. Губарева из Сальска. Краснодар представляли председатель краевого отделения .С. Макарова, прозаики Л. Бирюк, Г. Пошагаев, поэт из Гулькевичей Н. Хрущ, тихоречане – писатели Геннадий Ужегов и Б. Стариков, члены литературных объединений «Родник» и «Ладомир», главный редактор журнала «Мозаика юга» В. Богза. А также секретарь правления СПР, прозаик и публицист В. Дворцов (Москва).

Впервые членами соседних региональных отделений Союза писателей России в личном общении обсуждались проблемы, остро вставшие в связи с приостановкой местными администрациями финансирования общественно значимых мероприятий, проводимых творческими организациями. Обсуждались издательские проекты, координировалась издательская политика в рамках газет «Кубанский писатель» и «Донской писатель», журналов «Дон и Кубань», «Мозаика юга». Писатели знакомились с творчеством друг друга, обменивались книгами. На круглом столе обсуждался доклад В. Дворцова о задачах современной русской литературы. Собравшиеся высказали благодарность организатору встречи Б. Старикову и пожелания об укреплении прямых творческих связей между писателями юга России.

 

 

 

 

 

Скачать номер:
№6 2011 PDF (1,23 Мб)

 

 

 

Читайте в новом номере:

 

СЛОВО РЕДАКТОРА

Жизнь наша нелегка, но…

«От слов и ум к высотам устремляется и возвышает человека».

Аристофан, пятьсот лет до нашей эры

И снова самым главным вопросом для нашей краевой писательской организации стал вопрос финансирования. В разных сферах и на разных уровнях заговорили о состоятельности творческих союзов, вновь обсуждают, есть ли смысл в их существовании. А поводом для этих разговоров, как и для прекращения нашего финансирования, явилась очередная поправка к закону о местном бюджете, принятая в конце прошлого года на федеральном законодательном уровне, запрещающая субсидировать общественные организации средствами из бюджета. Я бы эту самую поправку назвала очередной запланированной удавкой на шее нашей отечественной культуры.

Не буду утомлять вас, дорогой читатель, перечислением аргументов в пользу творческих союзов. О необходимости существования профессиональных объединений деятелей искусства сказано и написано уже много, в том числе и на страницах нашей газеты. Увы, власть имущие думают по-другому. Или вовсе не думают о том, как выживают писатели, художники, композиторы, которым, по логике чиновников, оплата их труда вовсе не нужна. Работают они в общественных организациях – значит, и пусть на общественных началах консультируют начинающих, профессионально рецензируют и редактируют рукописи, выступают в библиотеках, принимают участие в государственных празднованиях, а также организуют презентации новых книг, творческие и юбилейные вечера и т.д. А главное – создают тексты, поэтические и прозаические, воспевающие родной край и земляков-кубанцев. И книги пусть издают за свой счет. Даже работа бухгалтера в творческом союзе – только на энтузиазме… И это во время тотального рыночного господства, когда практически ко всему прикреплен ценник... Ко всему, кроме вдохновения – более десяти лет Госдума не принимает закон о творческих союзах, и очень может быть, что когда примет, доживут до него только самые истовые и выносливые, а скорее всего, лишь богатые дилетанты!

В разных регионах власть поддерживает своих творцов где как может, но вот на Кубани ни в один творческий союз в нынешнем году средства не поступили. Правда, как заверяют нас в краевом департаменте культуры, к концу года некоторые наши мероприятия все же будут профинансированы. Ох, как же хочется поверить.

На днях, долгой дорогой в родную станицу (продукты там подешевле), я никак не могла отделаться от уже неотступных мыслей – кому же, на самом деле, нужна сегодня профессиональная культура? Интеллигенции? – Да! Государству? Похоже, нет. Народу?.. Но какому? Тем, кто был воспитан в советские времена – несомненно, а вот молодым, нужны ли им высокохудожественные, нравственные и граждански заряженные произведения? Заставляющие думать и сопереживать Родине, трудиться душой, сердцем…И возможно ли без этого труда стать полноценной личностью? Гражданином?

Глядя на зреющие тучные нивы, на золото подсолнухов, на «гвардейские полки» кукурузы, по воле водителя слушала концерт современных исполнителей. Лето – пора отпусков, настроение в эту пору должно преобладать радостно-бодрое, на закате солнца плавно переходящее в пасторально-лирическое… Об этом и пели звезды шоубиснеса в FM-диапазоне. И еще о своем неослабевающем стремлении в райские страны! Самая первая из которых – АМЕРИКА! «Американ бой, уеду с тобой!» – кричали беспечными голосами в мажорной тональности. А потом уже в миноре: «Она хотела бы жить на Манхэттене»… А в другой песне Она все– таки уехала в Америку, а Он только и думает все про нее, про Америку! А в третьей песне они оба скоро туда уедут! Потом пошла Франция. С придыханием певица заканчивала припев вожделенным «Прованс…» И это звучало так, что на душе становилось сладко и грустно одновременно. Ах, где ты, Прованс? Только там возможно счастье!...

Мелькали за окном станицы в разноцветностях домов и подворий, с густо засаженными садами-огородами, с копошащимися в пыли курами, с чинно шагающим семьями гусей. Но об этом в FM-диапазоне не поют.

Зато пишут стихи по всей России:

У нас тут липы пахнут медом,

И лужа в небо влюблена,

И за соседским огородом

Растет на яблоне луна

Ты приезжай. Забот не стоят

Увивы кухонь городских,

У нас в бору кукушка стонет

О кукушоночках своих.

А жизнь такая, жизнь сякая,

Она медова и страшна,

Ежесекундно утекая

Прекрасно все-таки она.

И только здесь, где поля – вволю,

Душа страдая познает

И липы голос колокольный,

И взгляд старухи у ворот.

Книгу уроженца Рязанщины Евгения Юшина «Избяная заповедь», из которой взято это стихотворение, мне подарили в Москве, в Союзе писателей. Как и томик стихов красноярского поэта Александра Щербакова:

Здравствуй, отчая деревня,

Сколько лет и сколько зим…

Все на этом свете бренно,

Окромя родных осин.

Петербуржец Борис Орлов тоже подарил мне в Москве, в Союзе писателей свою новую книгу «Лучшая погода – непогода»:

Раскаленный закат птичье небо поджег.

И дорога до звезд далека.

Черный вечер трубит в серебристый рожок,

Собирая в стада облака.

Мир тревожен и глух. На душе непокой,

Но куда-нибудь нужно идти.

Церковь с белым крестом впереди за рекой,

Отчий дом за ручьем позади.

Сборник стихов «Прощание с парусами…» кубанца Евгения Тищенко вдова поэта Людмила принесла к нам в Союз в Краснодаре:

Я в траву упаду, чабрецовой подушки коснусь.

Будет гладить ладонь теплокровную кожу черешни…

В каждом вздохе и звуке

мне искренне слышится «Русь»,

вновь открытая сердцу во взоре, движенье и жесте.

А еще недавно мы поздравляли в Краснодаре с юбилеем Нелли Василинину, которой принадлежат строки:

В песне чибиса вечный вопрос

Все настойчивей:

«Чьи вы?»

Даль обнимет до радостных слез,

И я стану счастливой.

И скажу я вполголоса вдруг,

Как о главном и важном,

И лесам, и полям, что вокруг.

– Я ведь ваша…

Я – ваша.

И в первом же стихотворении Кронида Обойщикова из сборника «Офицерская молодость», которую он на днях вручил мне в краевом СП, читаю: «…Есть Родина, впитавшаяся в кровь».

А вот слова из новой книги кубанского прозаика, члена Союза писателей России Айтеча Хагурова «Жизнь коротка, как журавлиный крик»: «…жизнь наша нелегка, но нам даны Религия, искусство, Любовь и Близкие люди. Они помогают нам определиться в борьбе Добра и зла».

Я думаю, многие писатели назовут собратьев по творческим союзам, в которых состоят сами, людьми близкими, без которых, если и возможно «определиться в борьбе Добра и зла», то невозможно победить. И в том, что сердцевина современного искусства живет именно в профессиональных творческих союзах, никто из пишущих людей тоже не сомневается. Однако с сожалением приходится констатировать: творческие Союзы ныне очень похожи на осажденные крепости посреди дикости и хамства. Посреди FM-разгула они – последние оплоты понимания красоты и правды для будущих поколений. Может, оттого и подвергаются столь долгому и жестокому остракизму? Тиражи книг ныне так малы, что читателями порой являются сами писатели. И потому новые книги о России и Человеке сегодня можно увидеть только в Союзах.

А полвека назад, в 1958 году издательство «Советская Кубань» отчитывалось перед земляками: «Спрос на книги растет с каждым днем. Растет и выпуск их. Если пять-шесть лет назад тираж книг, выпускаемых краевым издательством, не превышал пятисот тысяч экземпляров, то в 1957 году он составил более полутора миллионов, в текущем году превысит два миллиона экземпляров. При этом произведения местных авторов занимают сейчас более 90 процентов всего объема литературы, выпускаемой издательством. …Издательство не забывает и самых маленьких читателей. В нынешнем году намечено издать более 25 детских книг, тираж которых превысит миллион экземпляров».

Неужели это было в нашей стране? Да! Изданные книги читали дедушки-бабушки и родители сегодняшних FM-подростков, которые в лучшем случае сидят на «останкинской игле». А в худшем…

Светлана МАКАРОВА,

главный редактор газеты «Кубанский писатель»

 

КРИТИКА

Такая особая тема

«Автор историко-приключенческого романа о любви и чести не претендует на точное и исчерпывающие изложение истории. Потому совпадение персонажей с их возможными историческими прототипами во многом случайно…», – прочитав такое в предисловии и поверив прочитанному, я бы книгу Владимира Кирпильцова «Мытари и всадники» далее и не листал. Ибо по долгу службы мне в последнее время доводится держать в руках множество «романов о любви и чести» – книг толстых и тонких, дорого и бедно изданных, писанных столичными и провинциальными дамами и их разновозрастными кавалерами. Превеликое множество. Будучи по своей природе человеком желчным, даже боюсь пуститься в рассуждения: что же такое в наше смутно-грозовое время и в нашей эгоистично-прагматичной жизни располагает стольких литераторов по всей великой России к творению в сентиментальном жанре «любви и чести». Что-что? Обычная боязнь реальности. Этой самой – грозовой и прагматичной.

Однако личное знакомство с автором книги и чтение первого варианта «Мытарей и всадников» в виде киносценария не позволили мне поверить предисловной стилизации под оскомную рекламу увлекательно-развлекательного чтива «а ля Дюма и Акунин». Серьезный, вдумчивый человек, посвятивший свою жизнь служению Родине, любящий и умеющий работать с фактами, как с современными, так и с историческими, ясно понимающий значение художественного слова, осознающий роль литературы в процессе национального самосознания, не позволил бы себе истратить несколько лет на навеивание «золотых снов». Более того, столь старательное уговаривание в несерьезности предстоящего чтения о «мистически прекрасной Причерноморской Черкесии», только подогревало мой интерес к выпущенной в этом году Краснодарским издательством «Традиция» книге, настраивая на самом сосредоточенном прохождении текста. О явной жанровой мистификации предупреждали и томно романтические иллюстрации. Что ж, я принял предложение автора на игру в поиск результатов его самых серьезных исследований за несерьезностью их изложения и оформления – и не проиграл.

Игра выдерживалась идеально: от суперавантюристической наверченности композиции романа, через знакомость до уже некоторого клише типажей героев и героинь, до тончайших языковых реминисценций описываемой эпохи. Великолепная стилизация под лучших мастеров жанра – от Скотта и Сабатини до Марлинского и Пикуля, усугубляла сложность удержания внимания от отвлечения на приключенческие виньетки и, одновременно, на щедрые россыпи этнографических подробностей. Экзотика и глобализм прессовались на страницах до пределов возможного, густо свистели пули и искрили клинки пластунов и пиратов, потоками на священные рощи изливались лунные чары, умопомрачительно танцевали адыгские красавицы, феерично тасовались шапсугские колдуны и персидские евнухи – так что, не проходи через все повествование охлаждающий читательский пыл герой Зряховцов – «честный до самоубийства» офицер-патриот, при этом страдающий графоманией в виде десятилетнего писания «романа в четырех томах о любовных страданиях прекрасной Амалии в одинокой сакле, недалече замечательного и таинственного замка царицы Тамары», то многое из этого пышного словесного облачения могло бы укрыть от нас главное, ради чего создавались «Мытари и всадники».

Все мы понимаем: создает ли кто исторический роман о давнем прошлом или фантастическую повесть о нескором будущем, все равно он пишет о своем времени. Писатель всегда свидетельствует миросозерцание своего поколения, рефлексируя на боли и радости своего народа, осмысляет проблемы и разрешает загадки, именно в его понимании встающие перед его страной здесь и сейчас. «Прошлое» царя Додона и «будущее» Соляриса есть лишь форма изложения, точнее, они лишь степень иносказания, зачастую диктуемая цензурной необходимостью все того же его времени. Цензура здесь может быть и политической, исходящей от власти, и моральной – от общества, и личностно нравственной. Есть цензура финансовая, есть ситуационная. Умалчивают и недоговаривают по обещанию, из любви, ненависти, в надежде.

Думаю, именно этой вот цензурной необходимостью – времени и места жизни автора – объясняется избранная Владимиром Кирпильцовым форма «историко-приключенческого романа о любви и чести», где как раз «случайность совпадений персонажей с их возможными историческими прототипами» дозволяет поднимать и обсуждать самые болезненные, самые острые и опасные вопросы современности. Острые вопросы и особые темы.

Русский Кавказ – такая особая тема в нашей литературе, тема неизбывная, неиссякаемая и не отпускающая, в ней отмечены великие гении и тихие ремесленники, об этом неугасающем мистическом и геополитическом факеле религиозно-цивилизационных страстей писали, пишут и будут писать поэты и философы, этнографы и прозаики, проклиная и восхищаясь, исследуя и пророчествуя. Увы, даже лучшие умы часто мечтали здесь объять необъятное, упрощая и примитивизируя картину, и лишь единицы из них представляли сложнейший многоугольник соприкосновений культур как взаимовыгодную дисперсию, в основном же схождение сил виделось непреодолимым конфликтом, разрешаемым либо поглощением народов слабых сильнейшими, либо возведением меж всеми и навсегда непреодолимой «китайской стены». Ведь периодические радужные заверения о самоорганизации некоей естественной толерантности у очень издалека пришедших на эту землю и очень разнящихся меж собой народов жизнь не подтверждала. И то и дело возвращающаяся в горскую «экономику» древние работорговля и разбой тому горькое подтверждение. Рецепты давались разные, но…

Но Кирпильцов невозможных задач вроде как перед собой и не ставил. Он «просто» разобрал локальную ситуацию в имперской политике Государя Николая I проводимой на Кавказе в промежутке меж двумя Русско-турецкими войнами, политике, слишком зависимой не от оперативных приказов присланных генералов и решений местных князей. Под авантюрным покровом «романа о любви и чести» ему удалось вынести на широкую аудиторию достаточно доказательные объяснения происходившего тогда в русских крепостях и черкесских аулах. И вдруг феномен движения Шамиля получил ясную предысторию с логикой истоков не с ледников Казбека и Эльбруса, а с Баскервильских болот.

Так же несомненная заслуга автора: за всеми перипетиями засад, атак, походов, штурмов, разведок и абордажей – непрерывность проведения им четкой линии нравственного отделения бескорыстно страдающих на войне воинов от шакалящих при них мародеров, по определению Кирпильцова – «всадников» и «мытарей», какой бы стороны те не держались и какое звание бы не носили. А еще автор выписал галерею персонажей, которых так хочется видеть в своем окружении: романтические влюбленные, честь имеющие офицеры, храбрые моряки, верные присяге солдаты и исполняющие до смерти товарищество казаки, мудрые горские старейшины и заботящиеся о своем народе князья – именно такие типы, такие герои нужны нашему времени.

Василий ДВОРЦОВ,

Москва

 

ГЕННАДИЙ ЛЕЛИКОВ

Отчаявшаяся

Тося Тихонова–женщина дородная. И все-то она может, и все-то она умеет. Но вот к проклятой печке никак не может приноровиться.

Три года назад Федор Заплечный (постоянно под хмельком), почти четыре дня аккуратно выкладывал в новом доме печь, каждый раз объясняя Таисии, куда дым должен идти и как он будет сверху вниз огибать жестяной короб, чтобы в обоих комнатах зимою можно было ходить без рубашки. Когда печь оказалась готовой к употреблению, он небрежно окунул руку в воду и еще раз для пущей важности и с достоинством погладил так, будто он не печник, а гончарных дел мастер.

– Вот, Таисия, две задвижки. Одна для того, чтобы пламя шло прямиком в трубу, а вторая – здесь,– он сделал многозначительную паузу. – А тут много колен, чтобы нагревалась вся стена. Теперь подошли к главному. Опробуем в деле.

Он отодвинул кружки у плиты, сунул в печь несколько листков скомканной бумаги и зажег их. Бумага не горела, а еле тлела. Дым упорно лез куда угодно, во все возможные лазейки, но только не в проложенные для него колена. Таисия нервничала.

– Да что же это такое?!

– Не волновайся! – успокаивал ее Федор.– Надо, чтобы печь шибко просохла. Да ить лето, нет тяги.

Таисию перестал бить озноб. Слова Федора возымели силу. Она разложила на столе закуску, налила мастеру рюмку самогона, сама выпила. Печник за трапезой разомлел и пустился поливать хозяйку славословиями, что-де он уже многим печки клал и никто никогда не назвал его бракоделом.

Прошло дней десять. Стояло жаркое лето. Печь просохла не только снаружи, но и внутри. Таисия решила сжечь мусор, который успела набросать в топку. Дым опять-таки упрямо полз в дом. Она наскоро залила тлеющее содержимое.

«Нет тяги», – вспоминала она слова Федора.

..Проскочило лето. Задержалась осень. И подкралась зима. Градуса четыре было на дворе. Утренний холодок почувствовала вся семья. Таисия встала часов в пять.

«Теперь-то уж тяга должна быть обязательно». Настрогала лучин, сверху положила дрова. Открыла сначала одну задвижку. Огонек змейкой заскользил через короб в трубу. Она двинула на себя и вторую задвижку, чтобы все проходы освободить для дыма.

«Печь должна хорошо прогреться», – тикали в голове наставления бывалого печника.

Вот неспешно стали потрескивать дрова, но нет-нет, да и пыхнет дымом в щели, от этого дом наполняется смрадом, а из глаз торопятся слезы. Таисия наковыряла глины, залила теплой водой и шпателем принялась шпаклевать самые мелкие щелочки, откуда били въедливые и назойливые фонтанчики. В комнате становилось теплее, но дым теперь разъедал горло.

Через несколько дней неимоверных мучений, когда все домочадцы разошлись по своим делам, развалила всю топку и сложила по-своему. Дым устремился по проложенной колее, но все так же вываливался из щелей и поднимался к крашеному потолку. Потолок посерел. Таисия иногда брала в руки швабру, смачивала «Белизной» и терла потолок. От частого мытья на листах крашеного картона начали проступать серые полосы, похожие на морскую рябь. Таисия уже в который раз перекладывала печь, не обращаясь ни к кому за помощью.

Когда все методы переделки ею были испробованы, купила мешок цемента и положила кирпичи на крепкий раствор. Кажется, фокус удался, но среди ночи, когда стал раскаляться уголь, послышался треск, будто прямо в окно бросают петарды и бьют стекла. Цементная кладка не выдержала экзамена, начала трескаться. В образовавшиеся щели опять повалил дым.

«Хватит,– решила Таисия.–Дождусь весны и сложу сама, как думаю».

Свое слово она сдержала. Печь получилась небольшая с тремя коленами и одной задвижкой. И, еще даже не высохшую, затопила. Загудела печь, дрова готовы были поленьями вылетать в трубу.

«Вот она, тяга!» – снова ёкнулось ей.

Потолок пришлось перекрасить. Теперь в доме чисто, сухо, уютно. И не только себе сложила печь, во и свахе. И пошла молва о ней по округе. Пришлось Таисии менять работу, появилось много заказчиков. Бывшая доярка стала первоклассным печником. Одна на весь район, да что район – бери шире! Только Федор почему-то стал обходить ее стороной, так ни разу не встретилась с ним глаза в глаза.

«Музыкальный» гость

Разгар лета.

Воздух напоен запахами цветов и разнотравья. Все благоухает. На лугу за станицей я хотел накосить кроликам травы, но стою и слушаю удивительную музыку маленьких созданий – певцов: кузнечиков и сверчков. Они заводят свои песни то соло, то хором, то дуэтами. Потом – полсекунды молчания, но как раз в эти мгновения кто-то из них, видимо, не закончив пение, продолжает солировать.

И вот наступает вечер. Я уже дома. Двор у нас большой, здесь фруктовые деревья, ягодные кусты и невысокая, но сочная трава. Слышу: подал голос сверчок, ему откликнулся другой, третий, и вот уже общее многоголосие. И чем крепче ночь обнимает станицу, тем раздольнее и заливистее звучат голоса.

Великолепная музыка живой природы!..

В летние дни мы начали сооружать кирпичный пристрой к дому. Делали с сыном споро. Приходилось задерживаться допоздна, чтобы выработать раствор, не оставлять его на ночь. С наступлением темноты, когда усталость брала свое, начиналась симфония невидимых в траве насекомых, которая бодряще действовала на нас. Мы даже останавливали работу на какое-то время, чтобы послушать.

А через время произошел случай, который заставил нас вернуться к этим минутам приятных музыкальных летних вечеров.

Заканчивали мы строительство уже поздней осенью. Навалили глину на потолок. Провели водяное отопление и установили котел в маленькой пристройке, дверь из которой сразу же выходит на улицу; чтобы коротким путем носить уголь. Из котельной – дверь в ванную, туалет. Из ванной – в кухню и затем в жилые помещения. Все взаимосвязано. Закончить отделку ванной и котельной так и не успели. Медленно, но неотвратимо наступили холода. Падает и падает снег. Чтобы поддерживать в доме тепло, приходится хорошо кочегарить. Когда разжигаешь хорошим углем, то и в котельной и в доме тепло. В котельной даже жарко, несмотря на то, что немало холода поступает именно сюда с улицы, а стены выложены всего лишь в полкирпича.

И вот однажды встаю я ночью, чтобы подбросить уголь в котел. В доме тихо-тихо. Слышу монотонный звук. Этот звук, чуть прерывающийся, издалека уже меня насторожил. Я остановился, прислушался.

– Тик...-тик...-тик!.. Ти-и-и...-тик! Тик-тик-тик!

«Кто это?» – подумал я.

Мне и в голову не пришло, кто же это мог быть. В котельной четко и в равные промежутки времени раздавалось треньканье. Я специально открыл все двери, и в полночной хрустальной тишине песенка какого-то существа зазвенела на весь дом. Я сел на порожки и стал вслушиваться в пьянящие звуки, исходящие откуда-то от стены. Эта музыка пронизала все мое существо. Я так заслушался, что стал дремать. Подбросив угля, пошел спать, но слышал, как просыпались и ходили мои домочадцы, подолгу задерживаясь около двери в котельную. Утром, сойдясь в столовой, все только и говорили о ночном певце. Моя жена–биолог, сын тоже биолог, они сразу определили, что в котельной каким-то чудом оказался сверчок, его голос звенел среди ночи, хотя на улице рвал ветер и бросал хлопья снега в стекла.

Я же не имел ни малейшего представления об этом насекомом.

– Сверчки,– сказала жена,– бывают и больше и меньше кузнечика. Но окраска немного темнее: сероватая или черная. Любимое место обитания – луг или поле. Днем он обычно прячется от жары где-нибудь под листиком, в коре. Вечер – время резвости. И только самцы заводят вот такую мелодию. На Земле их более 2500 разновидностей, на Кубани обитают около 50 видов. Зимой они впадают в спячку. Видимо, летом, когда дверь еще не была навешена, сверчок залетел или спикировал прямо из травы в котельную. Приглянулось ему новое место жительства, да так и остался на зимовку. Когда похолодало, забился в щелку и впал в сон. Но вот от котла и уходящей к потолку трубы повеяло живительной теплотой. Встрепенулся, огляделся. Подумал, что наступило лето, и... заголосил на все лады.

Уж как он старался в первое свое «пришествие»! На другую ночь нового нашего жильца обнаружил внук Жорик. Вставая ночью, он обычно будил бабушку.

– Бабушка, кто это? – произнес он, заслышав необычные звуки.

– Это, Жорик, сверчок, такое насекомое с крылышками.– И бабушка доходчиво и просто объяснила внуку, почему его раньше не было слышно и отчего он теперь поет. Внука все так заинтересовало, что сон как рукой сняло. Мне пришлось сменить бабушку «на посту» и побыть с ребенком, пока тот вдосталь не насладился звуками, идущими от кирпичной стены.

Около месяца мы слушали его. Каждый, приходя вечером с работы, первым долгом входил на кухню, заглядывал в ванную и произносил: «Ну что, поешь? Пой-пой!» А надо бы сказать: «Здравствуй! Как самочувствие? Певческое?» Мы уже свыклись со сверчком. Он стал шестым членом вашей семьи.

Сыну чаще приходилось бывать дома, он постоянно занимался в котельной и, сидя как-то за ужином, сказал: «А я сегодня видел сверчка. Он перебирался из котельной в ванную. Увидел, где живет».

Весь дом наш сложен из кирпича и самана. Так вот новый наш жилец нашел изъян в кирпиче, проник в саман и там устроил себе жилище.

Теперь он у нас стал кочевником. Правда, в самом доме его пока не видели. «Музыкальный» гость начал все более осваиваться, а мы стали не только его постоянными слушателями, но и энтомологами. Каждый из нас заинтересовался этим насекомым. Мы узнали, что в родственниках у сверчков – медведка. Но ее мы не любим, потому что она вредитель полей и огородов, а наш сверчок – и певец, который принес в наш дом кусочек лета, и полноправный хозяин.

С наступлением лета нам все-таки пришлось с ним расстаться. Мы открыли двери и выпустили добровольного невольника на свободу.

 


Редакция газеты «Кубанский писатель» сердечно поздравляет Геннадия Алексеевича Леликова, члена литературного актива при Краснодарском отделении Союза писателей России, автора книг стихов и прозы, лауреата литературных конкурсов с 70-летием! Всего Вам самого доброго и многие лета!

 

 

Первейшие смыслы творческих откровений Геннадия Пошагаева….

(К 70-летнему юбилею писателя)

Русский космос возник из той неземной тверди, которая все тайны мироздания (об этом неоднократно находим у Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета) укоренила в явлении тишины, молчания, замирания… Тишина вмещает в себя непомерный объем смыслов, которые приходят в мир и заявляют о себе то всполохом грозы, то первым криком новорожденного или хрустальным треском раскрывающейся почки. Именно на майскую пору, когда природа молитвенно умолкает накануне своего нового рождения и вокруг стоит такая благостная тишина – приходятся грозы, чьи мистические раскаты напоминают о том великом, что совершается в миру по воле Божьей, – бросая вызов всему живому, побуждая его к рождению, перерождению, возрождению и открывая тем самым просторы судьбе. Русское Слово чутко внемлет всему потаенному. Немая сцена в «Ревизоре» Гоголя, пушкинское «народ безмолвствует»; знаменитое тютчевское «Selentium»… Что это? Литературоведы скажут: художественный прием немоты, молчания. С точки зрения телесной оболочки текста – верно. Но если обобщить названные факты в свете сакрального – проблемы спасения души, обретения покоя и душевного равновесия в правде-истине, – то нельзя не вспомнить библейское «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдите покой душам вашим» (Мтф. Гл. 11, стих 28-30). И вспомнив, как достичь разумом того, что непостижимо: «Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко»? Возможно ли поверить в то, что иго может обернуться благом, а бремя стать легким? Возможно, но лишь на гребне преодоления ужасов собственного исторического бытия, которые и понуждают духовную волю к высвобождению – личностному, творческому, духовному и определяют и судьбу человека, и его нрав, и жизненный исход…

Творческая судьба самобытного прозаика России, нашего земляка, Геннадия Григорьевича Пошагаева пошла от биографии, начало которой идет от стылой колыбели сиротства. Голод, нищета, прозябание в холодном нетопленном доме в тщетном ожидании из больницы обреченной на смертные муки мамы … Затем детский дом, ремесленное училище, работа на авиационном заводе, десятки рабочих специальностей… Все это ступени мытарств Геннадия Пошагаева. На одну больше, на одну меньше, но именно этими ступенями вымощена дорога тех, кто родился жарким летом 1941-го, ворвался в огненное пекло самой войны, словно искра тех беспощадных боевых пожаров… Если подходить к судьбе поколения военных лет меркою войны, то Твардовский устами Василия Теркина сказал о том, что умереть в бою – это норма, а вот остаться в живых – чудо! Но чудом стало не только то, что шестилетний Гоша выжил, потеряв близких и родных. Духовным рождением будущего писателя можно считать момент смирения со случившейся бедой: «Устав от бессонницы и бесконечных переживаний, болезненно-нервный, мальчонка словно бы смирился с тем, что она скоро умрет…» – читаем в автобиографической повести «Немая». Именно в момент смирения Гоша Пошагаев – некрасовский мужичок с ноготок – взваливает на себя бремя Господне, наверняка, не ведая того, будет ли оно ему по силам и обернется ли благом...

Судя по тому, что встречает свой очередной юбилей Геннадий Григорьевич Пошагаев, будучи востребованным читателем, неповторимый ни словом, ни смыслом автор шести книг, счастливый муж, отец, дед – можно сказать: судьба открылась. И в ней состоялось главное, не был утрачен самый бесценный дар: собирание себя, неуемная жажда жизни, сорадования и сопричастности всему тому, что от Добра, Света, Любви. Особенностью авторского миросозерцания Геннадия Пошагаева как мастера глубокой нравственно-психологической прозы является то свойство его творческой натуры, которое позволяет ему все перечисленные блага жизни обозначить одним емким словом РОДНОЕ. «И стала ты мне и вовсе родной, я так привязался к тебе, почувствовал себя впервые беззащитным…» – скажет Тамаре Илья – главный герой рассказа «Зимой в ожидании писем». Именно это безотчетное и самое разительное чувство руководило главным героем повести «Немая», когда спасая обезумевшую от безысходного горя и шагнувшую навстречу «показавшемуся вдали черному паровозу» мать, он протягивал к ней ручонки, «дрожащие и беспомощные, о чем-то умолявшие, отнимавшие оставшуюся волю у матери».

Начиная с 1978 года у Г.Г. Пошагаева одна за другой выходят книги «Светофоры зеленые», «В своем доме», «Житейские истории», «Немая» и др., объединившие не один десяток рассказов, повестей. Но центральное место в ряду произведений о жизни занимает повесть «Немая», посвященная маме. Писатель шел к ней всю свою сознательную творческую жизнь. И хотя «Немая» была написана позже других повестей и рассказов, именно эта повесть являет собой генеалогию сюжетов, характеров, нравственно-психологических мотиваций поступков героев, которые были созданы до и после данного произведения. «Я не желаю одиночества…» – скажет лирический герой рассказа «Мымра», встретивший на отдыхе свою давнюю любовь. Преодоление одиночества и неукротимая энергия прорыва-поиска-ожидания-восторга-высвобождения… – у истоков идейно-эстетических прозрений автора.

Взаимодействие на страницах рассказов и повестей Г.Г. Пошагаева тьмы (потери, расставания, отчуждения) и света (обретения смыслов, любви, взаимопонимания) в конечном счете рождает завидный запас энергии прорыва и убеждает читателя в том, что если жить по совести и открыто, доверившись судьбе, то бремя жизни обязательно станет легким. Смысловые полюса событийной канвы рассказа «Все не так уж и плохо» обозначены двумя ключевыми эпизодами: начальным, когда герой, которого оставила жена, в отчаянии решает покончить жизнь самоубийством, и кульминационным, когда, встретив Дашу, он обретает состояние «сдержанной оживленности» и «так вдруг вышло, что снова полюбил жизнь». Но это «вдруг» теряет смысловую одномерность, означающую мгновенность душевного обновления, если обратить внимание на повествовательный контекст: пребывая в пансионате как в полусне и готовя собственный «уход», герой, с тоской посматривая на небо со свинцовыми тучами, неожиданно для самого себя начинает реагировать на пробуждение природы за окном: «И как порадовало меня солнышко – будто там кусочек золота засветился, на моих глазах все преображалось!» Случившееся преображение – от света горнего, от красоты не эстетической, не театральной, но спасающей, дающей импульс к духовному обновлению. Начало обновления связано с моментом пережитого героем катарсиса: «Вдруг нервы не выдержали естества увиденного, и слезы покатились по щекам, губы задрожали: так хорошо, а на душе муторно!» При этом естество гармонии, царящей в природе, на путях собственных духовно-творческих обретений возводится автором в ранг устойчивой эстетической нормы.

Герои Геннадия Пошагаева при любом, самом неблагоприятном, жизненном раскладе способны душой и духом реагировать на вызов красоты, добра, искренних чувств. Так, герой рассказа «Все не так уж и плохо» естественным образом откликается на малейшую провокацию – проявление душевного тепла и искреннюю радость со стороны случайно встретившейся на отдыхе Даши («Я ждал… Как я ждал!») Лирический герой рассказа «Шурочка», переживая восторг первой любви, совершенно интуитивно, слушая свое сердце, безошибочно выстраивает иерархию быта и бытия: «Как мелко! Ну разве не глупо влачить существование во имя того, чтобы получить зарплату и материально обогатиться… Что же нам мешает помимо всего любить друг друга и прежде всего в этом находить первейший смысл жизни!» (выделено – Н.Щ.)

Поиск первейшего смысла жизни объединяет героев художественных повествований Г.Г. Пошагаева разной жанровой палитры: социально-бытовых («Мымра», «Правдоборцы», «Михеич высказался», «Поговорили у калитки»), лирических («Зимой в ожидании писем», «Шурочка», «Мой друг Леша», «Самородок»). Любовь духовно воссоединяет главных героев названных художественных повествований не только с возлюбленной, но и с родной Кубанью, с другом Алексеем Неберекутиным, с хрупким внутренним миром детей: «Я поглаживаю Игорька, печально со слезами уставившись на меня… Точно так и я когда-то любил свою мать, плакал, если она куда-то уходила…» («Предновогодние хлопоты»).

Ощущение счастья и образ счастья в прозе Г.Г. Пошагаева безмерны и многолики. Это и материнская нежность природы («как тут не порадоваться этим тихим местам, столько вокруг нежной зелени»), и доброта («Живу по-прежнему на квартире в моем родном Краснодаре у доброй хозяйки»), и неиссякаемая фантазия, взрывающая повествование эпическим простором («откуда ни возьмись рвется тройка – лес расступается, копыта выдергивают фонтанчики чистейшего крахмального снега, и удалые сани летят…»). Иногда ощущение героями счастья обостряется до тех граней душевного напряжения, которые отодвигают пределы дозволенной приличием нормы и ввергают сознание в смуту: «Я действительно бредил Ярославлем, Тамарой…» – признается Илья, главный герой рассказа «Зимой в ожидании писем». В пылу беглого прочтения текстов данный психологический синдром можно объяснить сиротством, которым, как родовым пятном, наделены многие герои Геннадия Григорьевича Пошагаева. Но с точки зрения первейших смыслов, на поиск которых упорно нацелено творческое сознание автора, это скорее всего метафизическая потребность обрести родное, что от Бога, от судьбы, как мать, отец, родина, жена… Боязнь пройти мимо родного, не узнать, не окликнуть, не внять… Оттого простое, обыденное слово Геннадия Пошагаева, обозначающее высокие сущности, созидает, объединяет, сопрягает, примиряет казалось бы непримиримое. Так совершенно неожиданным образом сварливая, обозлившаяся на жизнь Люба из рассказа «Хорошая примета» сошлась в душевном разговоре со свекром, которого сживала со свету по поводу и без: «И однажды совсем неожиданно оба разговорились по душам, пили чай, и отношения потеплели, потянулись друг к другу одинокие сердца, уютнее стало в квартире». Безусловно, за неожиданностью примирения скрывается сердечная глубина и открытость чувств свекра, который прощал невестку потому, что понимал причину ее психологических срывов: она была брошенной, его сын не стал для Любы родным. Неприюченность, ощущение безысходного внутреннего одиночества, что сродни сиротству, примирило в конечном счете Любу со свекром. Причина же трагического исхода судьбы Андрея Чокина из повести «В своем доме» коренится как раз в тщетной попытке героя «переступить через самого себя, всего себя отдавать семье, делать все для дома, для жены» лишь с одной целью, чтобы «она потеплела к нему душой», то есть стала родной. В тексте повести присутствует удивительная деталь описания природы («Весенний дух ослаб, неожиданно холода вернулись со снегопадом…»), которая, будучи знаковой, предрекает гибель Чокина в финале повествования. Отчужденность, неприкаянность, ощущение невозможности обретения родства – ослабляет человеческий дух. Именно во имя этого вывода так подробно и тщательно описывает автор старания Андрея построить дом даже ценой кражи. Можно списать гибель героя на окаянство переживаемого ныне времени, которое не позволяет живущим по законам совести людям выполнить земную программу: посадить дерево, построить дом, вырастить сына. Но время в повести – это сам характер Насти, от которой, как понял огорченный Андрей, он «сердечной привязанности не добьется…»

Многие критики, обозревая современную прозу, делают неутешительный вывод о том, что литература угасает. И это верно, но не совсем. Угасает не литература, если таковой считать весь объем вышедших в свет текстов. Угасают смыслы, которые выше, сильнее, важнее смыслов переживаемой эпохи безвременья. В этом смысле проза Г.Г. Пошагаева – над схваткой. В ней создан устойчивый образ нашего времени, но художественную правду возвышают такие строки, как: «Наплевать нам на перестройку, на реформы. В наше время пение твое, да еще классический репертуар… Одним словом – жить хочется!» Этот народный пригляд на правду напоминает мироощущение Архипа из «Дубровского» с его «как бы не так»… Попасть в струю пушкинской традиции художественной правды – продлять, строить жизнь не благодаря, но вопреки – в этом и дар, и глубина, и чаемое воплощение творческих прозрений Геннадия Пошагаева.

Наталья ЩЕРБАКОВА,
член Союза писателей Росии

 


ЮБИЛЕЙ

Владимир Нестеренко живет в станице Брюховецкой, где родился 60 лет назад. Когда он еще учился в средней школе, как и многие сверстники, писал стихи. Их печатала районная газета «Строитель коммунизма», которую в начале 70-х годов прошлого века редактировал Петр Ефимович Придиус, ставший одним из первых наставников будущего журналиста и литератора. А вот писать стихи для детей выпускнику Адыгейского пединститута Владимиру Нестеренко посоветовал еще один мудрый и добрый человек московский поэт Георгий Афанасьевич Ладонщиков, проводивший в 1973 году в Майкопе семинар молодых авторов. Этому совету рядовой пехотного полка Нестеренко последовал, когда уже служил срочную в Хабаровске. Владимир печатал первые опыты в краевой газете «Молодой дальневосточник» и окружной военной – «Суворовский натиск». Журналы «Веселые картинки», «Мурзилка», «Колобок» стали печатать произведения молодого поэта для юных читателей после того, как их одобрила на семинаре в Москве классик детской поэзии Агния Львовна Барто. Впоследствии добрые отзывы о своих стихах для малышей и подростков наш земляк слышал от признанных мастеров детской литературы Сергея Владимировича Михалкова, Романа Семеновича Сефа, известных критиков и педагогов.

Книги В.Нестеренко (в основном для детей) стали выходить с начала 80-х годов минувшего века. Их уже свыше пятидесяти. Общий тираж книг – около 3-х миллионов экземпляров. Сегодня разноплановые стихи, загадки, скороговорки поэта, прославившего свою Брюховецкую, выпускают издательства Краснодара, Ростова-на –Дону, Москвы. Произведения Владимира Дмитриевича по-прежнему печатает замечательный журнал «Мурзилка». Они вошли в хрестоматии, антологии и учебники по кубановедению. Нестеренко – один из авторов гимна Брюховецкого района

Трудовая жизнь литератора из Брюховецкой на протяжении многих лет связана с журналистикой: более 20 лет редактор районного радио, собственный корреспондент газеты «Кубанские новости», главный редактор районной газеты «Брюховецкие новости», а сейчас - корреспондент газеты «Кубань сегодня».

Пишет Нестеренко и литературные пародии. Часть из них вошла в 3-й, поэтический том «Кубанской библиотеки». А в 7-м томе этого издания Владимир Дмитриевич выступает составителем произведений прозаиков и поэтов, пишущих для юного поколения. Нестеренко собрал свыше 40 авторов – маститых и малоизвестных, чьи творения достойны внимания малышей и их родителей, педагогов и воспитателей.

Очерки, статьи, публицистические материалы В. Нестеренко печатают «Российская газета», журнал «Дон», еженедельник «Крестьянин», другие периодические издания.

Владимир Дмитриевич награжден медалью «За трудовое отличие», имеет звание «Заслуженный журналист Кубани», он – лауреат премии администрации Краснодарского края в области культуры за произведения для детей.

В честь 60-летия со дня рождения В.Д. Нестеренко награжден памятным знаком журнала «Мурзилка».

 

СЛОВО О ДРУГЕ

Разрифмованная тетрадь

Нас познакомил Хлебников. Тот самый, который провозгласил себя Председателем Земного Шара. Я сидел на парте в бывшем университете марксизма-ленинизма, что на улице Комсомольской в Краснодаре и на скучной лекции по экономике листал маленький томик Велимира Хлебникова:

«О рассмейтесь, смехачи!...»

И так далее. В некотором роде – заумь.

Худощавый парень с волевым лицом спортсмена косился и на меня и на Хлебникова.

На перемене парень попросил у меня почитать этого редкого поэта. В библиотеках Хлебникова не было. Разве что, в краевой.

Так мы познакомились. Детский поэт Владимир Нестеренко.

Ни больше, ни меньше. Он показал мне свою книжку, на обложке которой был нарисован сочный арбуз. Бегло прочитав эту детскую книжку, я понял, почему Володя Нестеренко заинтересовался Хлебниковым.

И там и здесь игра. Игра в рифмы, слова и образы. В звуки.

В какой-то мере Владимир Нестеренко – это детский Хлебников.

Так я думал тогда. Хотя немного ошибался.

Теперь я понимаю, что все равно я познакомился бы с Владимиром Нестеренко. Ну, может, на месяц, на год позже. Теперь мне кажется, что мы знаем друг друга с детства. Возможно, и в другой жизни мы были близки.

Трудно документально рассказать о человеке. Вот скажешь, что он «порядочен», но ведь надо же доказать. А зачем доказывать?! Эта порядочность видна по лицу, по словам, по тону речи.

Однажды в Москве мы были в гостях у знаменитого детского поэта Романа Сефа. Его стихи украшают учебники начальных классов. Я лично был поражен простором и богатством этой писательской квартиры. И то сказать – на стенах висели работы известных художников. Помню, была там какая-то тихо шелестящая домработница, прикатившая столик с разными иностранными напитками. Слово «виски» я знал, но даже не нюхал его. Но не это важно. Так же незаметно, как домработница со столиком, появилась и вдруг на нас вдруг пошла громадная собака. Роман Сеф остановил ее щелчком пальцев, как будто выключил дистанционно. И собака умильно поплелась к коленям Владимира Нестеренко и потерлась о них.

– Не бойтесь, не тронет! – Успокоил нас Сеф.

Я не помню, о чем мы говорили, все на собаку косился. А пес спокойно кружил вокруг Володи да заглядывал ему в глаза.

– Это он стихи почитать просит, – Улыбнулся классик детской литературы.

И Володя стал читать свои стихи. Громадная собака улеглась рядом и стала кивать головой, будто понимала каждую строчку, каждую рифму.

И я уже тогда усек правильность ходовой фразы о порядочном человеке «Ему улыбаются даже собаки».

Намеренно не хочу писать о Владимире Нестеренко, как о поэте. Поэтов много, а Нестеренко один.

Мне кажется, что люди разделяются на две категории – это те, которые любят получать подарки и те, которые дарят. Так вот: В. Нестеренко из тех, что дарят. Его толстый портфель всегда набит разного рода «штучками-дрючками» (выражение В. Нестеренко). Это книжки, это – газеты, фотографии, фотоаппарат, яблоки, календари. Как говориться, все есть, кроме атомной бомбы.

И все это в любой компании Володя дарит. Детям и взрослым. Порой мне кажется, что и зарабатывает он лишь для того, чтобы кого-то осчастливить подарком.

Честно скажу, когда я еду в Москву, через Брюховецкую (тут сызмальства живет поэт), за две минуты он насует мне черешен, пирожков, бутылок с соком. Все это не уничтожишь на пути в первопрестольную. Много всего.

Еще одно счастливое свойство. Владимир Нестеренко любит сочинять загадки и шарады. Взрослые, они – дети. Они любят угадывать. Может детство вспоминается. А то и простота этих загадок по душе, их коллективно угадываемый смысл.

Жена его, Света, обладательница романтической внешности, конечно же, и должна быть его женой. Потому что тоже любит делать подарки, тоже обожает шарады и кроссворды. Но еще и в девичестве носила фамилию Пушкина.

«Скажи, честно признайся, Володя, ты из-за фамилии женился, – подначивал я детского поэта, – хотел быть к Пушкину поближе».

Нестеренко весело улыбался, именно весело, чуял кураж: «Да, она десятитиюродная прапараправнучка Александра Сергеевича».

Конечно, дети остро чуют фальшь. И владеть детской аудиторией намного труднее, чем взрослой. Взрослые порой слушают принудительно. А дети… Они дети – они – не рабы… Но вот Владимира Нестеренко они слушают в три уха. Бесчисленное количество рифм, несколько чемоданов записных книжек. И острый, наблюдательный ум. Жизненный юмор Нестеренко тонок. И порой незаметен. Вот пример. Идем мы с Володей к одним знакомым. И тут возле двери в квартиру стоит пустая банка из шпрот. Видимо, хозяева здесь водичку для кота поставили. Володя же уверяет, что здесь живут зажиточные хозяева. Почему?

«А, – усмехается поэт, – кошек дорогими шпротами кормят».

И все же скажу об основном стержне всего творчества Владимира Нестеренко. Он – русский, детский поэт. В большинстве своем детские поэты не русские. Они озабочены лишь только игрой, помните, я в начале говорил о Хлебникове, В. Нестеренко же обеспокоен тем, чтобы в мире было больше добра. Его поэзия борется с теми, кто призывает разрушать «Бейте лампочки в подъезде» (Г. Остер).

Сейчас так мало поэтов и писателей, настаивающих свои слова и рифмы, на добре. Все о страшном и злом. О волшбе и дьявольщине, о вампирах, домовых, привидениях строчат. А Владимир Нестеренко выполняет божескую миссию; сеять любовь к земле, к пшеничному колосу, к братской любви, даже к окуню, который выпрыгнул из речки. И поглядел на этот мир. Какой этот мир солнечный и красивый!

Николай ИВЕНШЕВ

 

 

«Мама, а я хороший?»

Этот вопрос задал вопрос маме мой пятилетний внук, прочитав книжку для детей Владимира Нестеренко, привезенную мной ему в подарок. Надо ли говорить, как я был рад и за внука и за автора. Прошло время. Внук что то увлеченно рисует. За спиной работающий телевизор Присаживаясь в кресло, спрашиваю:

– Гриша, тебе телевизор не мешает?

Внук возражает:

– Там же идет интересная передача, много информации Жаль, что у человека два глаза, а не три, я еще и книжку читал бы. Такая экономия времени на другие дела.

Смеюсь:

– Да, ты брат, как Юлий Цезарь: одновременно делаешь три дела. Внук тут же парирует:

– До Цезаря, дедушка, Мне еще расти и расти. Из этой реплики явствовало: ,ему знаком этот исторический персонаж

.– Я не на Цезаря, я на дядю Володю хотел бы походить.

– На какого дядю Володю?– не понял я внука

– На того, что детские книжки пишет, – на Нестеренко. Я по его книжкам Ваську учу читать и писать, и загадки разгадывать.(Васька-это его трехлетняя сестренка Василина). Улыбаясь, спрашиваю:

.– И как ,получается?-

– А куда она денется, – захочет погулять или со мной поиграть,– будь добра правильно написать букву или рассказать стишок, – продолжая рисовать поведал мне свою методу обучения не по годам просвещенный внук. Не желая отвлекать молодое дарование от его занятий, я уже привстал в кресле, что бы выйти из комнаты, но был остановлен неожиданным вопросом внука:

– Дедушка, а дядя Володя еще что-нибудь напечатал?

Мой ответ, а скорей вопрос был невразумительно расплывчат:

– А зачем тебе его книжки?– ты уже большой и можешь читать, что угодно, пользуясь компьютером.

– Я-то большой, да Васька маленькая, ей еще рано к компьютеру подходить, я из-за нее спросил. А читать я люблю книжки, они живые, теплые, – Отодвинув в сторону рисунки, серьезно возразил Гриша, глядя мне в глаза не по-детски глубоким взглядом. И продолжал мысль:

«Телевизор с компьютером простые железяки. У них нет души. Они хороши только для информации. А книга совсем другое дело, – она как хороший друг. С ней трудно расставаться даже на ночь…

«А ведь устами младенца глаголет истина!» – напрашивался вывод после общения с внуком…

С Владимиром Дмитриевичем Нестеренко мы познакомились много лет назад на заброшенной могиле Ф.Д. Крюкова, для которой я привез пакет земли с его родины. С его знаменитого сада. Они первыми с Николаем Ивеншевым были на месте случайного вскрытия могилы рабочими газопровода. Но не случаен был их приезд из соседних районов. Их привело на вскрытие-открытие не журналистское любопытство, а душевный порыв, зов чутких сердец. Именно это – чувство душевной потребности и способность к сопереживанию, сблизило и привело нас пятерых на это святое место захоронения в ст. Новокорсунской для проведения обряда…

….А спросят ли когда свою совесть те чинуши, в чьих руках власть и возможность, – а что я сделал хорошего людям, ныне живущим и некогда погибшим, плох я или хорош в своих деловых и душевных качествах?…Как спросил мой внук маму: «Мама, а я хороший?» – прочитав книги Владимира Нестеренко, несущие людям понятия доброты и справедливости. И дай Бог автору, прожившему шесть десятилетий, еще многие и многие годы сеять в детские души семена счастья и доброты.

Петр АГАФОНОВ

г. Крымск

 

ЮБИЛЕЙ

Владимир Нестеренко

Что нам в жизни надо?

Что нам в жизни надо?

Чем довольны будем?

Чтобы были рядом

Дорогие люди.

Жить не унывая,

Постигать науки,

Боль превозмогая,

Тяготы и муки.

Помогая бедным,

Кланяясь могилам,

Только чтоб бесследно

Жизнь не проходила.

Людям быть полезным

И не ждать медалей.

Чтоб не знать болезней –

Жить нам без печалей.

Черное чтоб с белым

Были различимы.

Заниматься делом –

Главным и любимым.

Быть готовым к бою

За свои святыни.

Быть самим собою –

В будущем и ныне.

В мирном жить нам мире

И – со здравым смыслом,

О былом кумире

Не лелеять мыслей.

В жизни нам не надо

Запредельной славы,

Дармового клада –

Честным быть и правым.

Что нам в жизни надо,

Путь свой выбирая?

Помнить, что отрада –

Сторона родная.

Покорять нам выси

И не падать духом.

Знать, что независим,

И не верить слухам.

Что нам в жизни надо?

Что дает нам силу?

Чтоб над нашим садом

Солнышко светило.

Доброты, участья

И не злого взгляда,

И любви, и счастья –

Вот что в жизни надо!

 

Фронтовик

Никто утрату не заметит –

Она, увы, недалека –

Когда не станет на планете

Последнего фронтовика.

И в грустный день шального века –

Будь осень или же весна…

Для воина и человека

Его закончится война.

А нам, живущим, помнить надо

И тем, кто будет после нас,

Что мир он дал нам,

Как награду,

Отчизны выполнив приказ

 

Барабанщики

По мнению медиков, безразличие к жизни,

апатия, равнодушие в нашем обществе в последнее десятилетие увеличились в несколько раз.

 

Все поклонялись раньше плану.

Тогда мораль была в цене.

Теперь все – всем – по барабану.

Все – равнодушнее вдвойне.

Не все народу по карману,

Не все богаты, как Роман.

Девиз – «Мне все по барабану»

Несет безверье и обман.

В стране законы, словно спьяну, -

Несовершенен ни один.

Народ «верхам» – по барабану.

Народ с «верхами» – не един.

По Иванову и по Гдляну

Тоскуют тихо. Смотрят вдаль.

«Силовикам» – по барабану

Беда людская и печаль…

Когда поможем ветерану,

Соседу, другу – вновь поймем,

Что жить нельзя по барабану, -

Тогда нормально заживем!

 

Стихи

Когда начнут горланить петухи

И первый луч к окошку прикоснется ,

Меня разбудят ласково стихи –

И снова сердце трепетно забьется.

Потом еще появятся лучи –

Светить начнут и ярче, и сильнее…

Рождались раньше строки лишь в ночи,

Но предки правы: утро – мудренее.

 

Предки

Мысли о вас,

К сожаленью, редки

И посещают

Негаданно нас.

Помним подспудно,

Далекие предки,

Кто наши корни

И что мы без вас.

Трудно вам было:

Кровавые войны, впроголодь жизнь

И мятежность эпох.

Будем ли мы

Идеалов достойны,

Легким ли будет

Наш путь, словно вдох?...

Жаль, у могилок

На тихом погосте

Редко бываем:

Дела, да дела…

Чаще, живые,

Ходите к Ним в гости,

Чтоб наша жизнь

Не пустою была.

 

Здрасьте вам!

Не узнаю в селе я папу,

Когда мы с ним бываем там,

Снимает перед всеми шляпу

И говорит он: «Здрасьте вам!»

Потом, волнуясь и краснея,

– Порядок, – шепчет здесь такой.

Вздыхает: «Не прощу себя я,

Что в городе он – никакой!»

Я обещаю: «Как приедем,

В подъезд наш буду заходить –

Всем обязательно соседям

Я буду «Здрасьте!» говорить.

 

Лукошко

На звездное небо

Смотрю из окошка:

Сверкающей лодкою

Месяц плывет.

Закончится ночь –

И в большое лукошко

Все звездочки быстро

Рассвет соберет.

 

Мой друг

Лето ходит босиком

По земле нагретой.

В жаркий полдень прямиком

Мчится к речке лето.

Долго плещется в реке,

В мяч, смеясь, играет.

И со мною на песке

Лето загорает.

 

Находка

Папа мой сегодня сник.

На лице у папы – тик.

Что стряслось?

Нашел я папин

Школьный

Старенький

Дневник.

 

После жатвы

Убран хлеб.

Стоит затишье.

Но недолгое оно -

Утром трактор

Плугом пишет:

«Бу-дет по-ле

Вспа-ха-но».

 

Медвежий угол

Мы приехали в деревню

С Вовкою – моим дружком.

Здесь, в местечке этом древнем,

Наших предков старый дом.

В нем нас встретил пол скрипучий

И паук на потолке.

Комаров летали тучи.

Темнота на чердаке.

…Мы сменили воду в кадке.

И соседских коз пасли.

Посадили лук на грядке.

В сад заброшенный пошли.

В поле, в роще были с другом,

Даже в чащу забрели.

Все твердят: медвежий угол –

Мы – медведей – не нашли!

Нам понравилась природа,

Родниковая вода.

И в любое время года

Будем ездить мы сюда.

 

Пшеничный секрет

Пшеничного цвета у брата усы.

Узнал я, что это не ради красы.

Пшеничного цвета и брови, ресницы –

Ну, что с моим братом могло приключиться.

И волосы тоже пшеничного цвета.

Наверно, есть тайна какая-то в этом?

А брат улыбнулся и тихо сказал:

– Я летом пшеницу в полях убирал.

Гостинец

Бабушка Ежка – не баба Яга

Если точней – пожилая ежиха.

Бабушка эта ни зла, ни строга.

И проживает в лесу она тихо.

Сильно печалится бабушка Ежка:

– Старая стала. Осталось немножко

Крепких и острых иголок на мне,

Но и сегодня несу на спине.

Пару грибов для любимых внучат –

Будет им каждый ежоночек рад.

…Внуки навстречу несут по дорожке

Точно такой же гостинец для Ежки.

 

Сороконожка

Не торопи сороконожку,

Пока она идет к порожку.

На ней все сорок босоножек.

Сороконожка на порожек

Взошла с большим трудом, бедняжка.

Но что поделать, всем нам тяжко.

 

Мыши

Хочу я, чтобы кот взашей

Из дома выгнал всех мышей.

Пусть гонит их. Но, не наглея,

А потихоньку. И, жалея.

 

Таракан

На таракана не кричи.

Его привычки изучи.

Туда усатый прибегает,

Где постоянно грязь бывает.

А, если ты чистюлей будешь,

Про таракана позабудешь.

 

Паук

Хочу сказать о пауке,

Что сеть плетет он в уголке

И раздражает всех домашних,

Как будто суп-харчо вчерашний.

Зато он ловит вредных мух –

И паука хвалю я вслух.

 

Клопы

Народ всегда клопам не рад.

Сегодня мало кто их знает.

Клоповый запах – виноград

Да и коньяк напоминает.

Хоть от клопов всегда бежим

И тело то укусов прячем, -

За аромат клопов простим,

Забудем, что они кусачи.

 

Оса

Оса – злодейка, спору нет.

Открою вам ее секрет,

Зачем оса кусается?

Твердит, что защищается.

Так, лучше нам ее не злить

И близко к ней не подходить.

 

Комар

Летит комар. Не хмурьте брови –

Он хочет взять анализ крови…

Жаль, что прихлопнут «лаборант»…

Цени всегда чужой талант.

 

Муха

Шумит, гудит над ухом,

Покоя не дает.

А, может, это муха

Мне песенки поет.

 

Блохи

Блох проклинают не напрасно.

Укуса след оставив красный,

Они бесследно исчезают,

Но о себе напоминают –

Ведь люди чешут неспроста

Всегда зудящие места

Нередко так, что входят в раж –

И получается массаж.

А для здоровья он неплох.

Так, значит, польза есть от блох?

 

Пусть будильник отдохнет

Пусть замедлят стрелки ход –

Пусть будильник отдохнет.

Я хочу ему помочь –

Пусть поспит.

Хотя бы ночь.

И – его не завожу.

– Спи, дружок.

Я разбужу.

 

Воробей

Каждый дом в пушистой шапке

Злой мороз все злей и злей.

Мерзнут крылья,

Мерзнут лапки –

Все же весел воробей.

Есть в кормушке зерна, крошки –

Воробей обеду рад.

На него две белых кошки

С черной завистью глядят.

Я тех кошек понимаю:

Жизнь зимою не легка –

И, голодным, наливаю

В блюдце

Вдоволь

Молока.

 

Доярочка

Зари веселой арочка

Украсила восток.

Вздохнет опять доярочка:

До фермы путь далек.

В автобусе минуточку

Подремлет на руке.

С подругой прибауточку

Споет о мужике.

Буренок взглядом ласковым

Одарит, даст кормов.

И станут руки красными

Как масть ее коров

Опять к работе рвение

Геройским назовут.

Коровы с нетерпением

Заботливую ждут.

И ласку им безмерную

Она подарит вновь

Судьба зовется фермою,

Она ее любовь

Заветных мыслей парочку

Возьмет с собою в ночь . . .

Я верю, что доярочке

Страна должна помочь.

 

Начало

В любом конце

Земной планеты

Живут романтики – поэты.

Хотя по-разному одеты,

Стихи слагают об одном –

О радости и о несчастье

И о большой душевной страсти,

Что часто сердце рвет на части,

Но чаще –

Про любимый дом.

 


ПАРОДИИ

Хитрец

Я в этом мире птахи не обидел…

Мое обращение к людям простым:

Не бойтесь ползучего гада.

Михаил Ткаченко

Известен читателям добрый мой нрав,

Веселость лукавого взгляда.

Советую людям (считаю, что прав):

Не бойтесь ползучего гада.

Пускай не пугает клубочек гадюк

И эфа с гюрзою, и кобра.

Не думайте, что вам опасен паук,

Питон, хоть и смотрит недобро.

…И если по берегу речки брожу,

И полем иду, и опушкой,-

Змею и ужа стороной обхожу,

Боюсь я столкнуться с лягушкой.

 

Профизмена

Я вышла в недужную сырость,

В осеннюю грязь-размазню…

Безветрие, серость, дремота

Уныло царили вокруг.

Как будто повыключил кто-то

И цвет, и движенье, и звук.

Любовь Сирота (Из книги «Ковчег»)

В оценках всегда я пристойна.

Природу безмерно ценю.

Но осень могу преспокойно,

Легко превратить в размазню.

Меня удивляло вначале,

Как можно повыключить цвет.

Я знала, как звук выключали…

Щелчок – и …движения нет.

Повыключу все, что хочу я:

И даже, представьте, – Луну.

Пускай мои строчки кочуют,

Пускай удивляют страну.

По честным оценкам тоскуя,

Ни разу не слышала: « Вздор!».

Но критик сказал напрямую:

– Да Вы не поэт, а монтер!»

 

 


Дмитрий КЛЕБАНОВ

(из книги «Лишь бы ангел с неба прилетал»)

* * *

Ты не хотела слышать

звона пустых разговоров -

твои закрывали руки

этот безумный шар.

Но шифер сползает с крыши,

распарывая коридоры,

гвоздями вонзая звуки

в распятый ночной кошмар!

Гром разрубает закаты.

Солнца летят ошметки.

Черным задернуты лица.

Белым замазана тень.

В небе трещат канаты,

выдергивая решетки -

и, распахнув глазницы,

мы жадно глотаем день...

И там, где тельцы и рыбы

привыкли к ночным беседам,

на самом краю обрыва

ты спросишь: «А как же я?»

Тебе удивится глыба

бездонно-глухого неба

и с черной волной прилива

исчезнет навек земля.

 

* * *

Такое лето. Что ж... Переживем!

Мороз по коже... Это с непривычки.

Придем домой, нашарим в кухне спички

и розу синюю под чайником зажжем.

Растает лед узоров на душе,

дрожа от счастья на твоих ресницах -

и тонкие непойманные спицы

совьют гнездо в уютном шалаше...

 

* * *

Где ты, безмятежность первоклашки?

Глобус, мел, звонок, скелет в углу...

И портфель, в котором – промокашка,

мятая записочка: «Люблю!»?

Улететь бы снова в это чудо:

школьный двор и тополиный пух,

и опята... и моя простуда,

и седой зеленый военрук.

Знания... «Покой нам только снится!»

Как с годами «закалилась сталь»!

И ровесницам на влажные ресницы

села черной бабочкой вуаль...

Пусть весна любовь не всем откроет,

но звонка никто не отменял!

Не беда, что молодость уходит -

лишь бы ангел с неба прилетал...

 На Главную

 

 

Hosted by uCoz